«А ведь я могла бы быть теперь беременна, если бы Богиня позволила нам быть вместе. Неужели он ничего не оставит после себя на земле? Не оставит ничего мне?» — с горечью подумала Маррей.

Она присела на одинокую постель и начала перебирать ворсинки пушистого одеяла, возвращаясь мыслями к Рейвану. Она хотела знать, где он сейчас, жив ли.

«Он не для меня, а я не для него. Я не должна думать о нём!» — твердила себе Владычица.

Не выдержав тягучей тишины и скорого приближения необъятной ночи, Маррей отправилась в покои Корды.

— Хорошо, что ты пришла, — произнесла старшая жрица, извлекая иглу из полотна, лежавшего у неё на коленях. — Я сама собиралась заглянуть к тебе перед сном. Садись поближе.

Маррей опустилась в кресло напротив Корды. Вслушиваясь в треск огня, она взглянула на вышивку.

— Ты соединила шерсть и золотую нить, — произнесла молодая Владычица, — сложная работа. У тебя уйдёт на неё не один месяц.

— В вышивке я утоляю свою печаль. Меня греет мысль, что сын наденет эту нательную рубаху под доспех в опасный для него час, — проговорила Корда. — Пусть на нём будет мой кропотливый труд, если я сама с ним быть не смею.

— Крин собрался стать воином? — удивилась Маррей.

Корда подняла взгляд.

— Это не для Крина. Для Рейвана.

Маррей вздрогнула. Глаза её расширились, пальцы сжали подол платья.

— Как⁈ — вспыхнула недоумением она. — Ты хочешь сказать, что Рейван — твой сын?

— А он не говорил тебе? — вскинула тонкие брови Корда.

Маррей помотала головой, прикрыв рот обеими руками.

— Вы много времени провели вместе, — хмыкнула старшая жрица. — Я думала, он всё тебе поведал, пожаловался на свою нелёгкую жизнь. И ты пожалела его. — Корда сделала очередной стежок и осторожно вытянула нить с изнанки полотна. — Именно потому он тянется к тебе, верно? Потому что ты жалеешь его, а я… утаиваю своё материнство.

— Он мало говорит, — нахмурилась Маррей, спустив руки на колени, и тут же поправилась: — Вернее, говорил. Ты могла бы мне рассказать! — воскликнула она.

— Знание ничего бы не изменило, — ответила Корда. — Он всё равно остаётся тем, кто он есть. Он не станет святым от того, что его мать — старшая жрица Великой Матери! Он не перестанет быть кзоргом.

Маррей вздрогнула. Она вдруг поняла, какую тяжесть несла в своей душе Корда.

«Одно дело увлечься кзоргом — в любой миг я вполне могу отказаться от этого чувства! Надеюсь, что могу!…Но быть ему матерью — это страшно! Бедная Корда!»

— Ты стыдишься его, — произнесла Маррей.

Владычица Корда перестала шить, напряглась всем телом и затаила дыхание. Маррей поняла, что угадала.

— Ты ко мне ревнуешь, верно? Ревнуешь, что мне он предаётся, доверяет, хочет меня, — хмыкнула Маррей.

Владычица Корда набрала воздуха в лёгкие.

— Мы, жрицы, можем только стремиться к высшей добродетели, — произнесла она, — но не всегда сами можем быть столь же добродетельными, как наша Богиня. Хоть и стараемся изо всех сил…

— Я думала, что лишь мне одной так тяжело, — прошептала Маррей.

— Ты не одна, — тепло улыбнулась Корда. — И нет, я не ревную к тебе после того, что узнала. Ну-ка, придержи здесь, — Владычица оттянула нить.

Маррей прикоснулась к полотну, придерживая петлю, чтобы Корда смогла сделать узелок.

— Что же ты узнала? — спросила Маррей, заглянув Корде в глаза.

— Ты заступилась за Рейвана, чтобы Вигг сохранил ему жизнь, — я благодарна тебе за это больше, чем кто-либо. Возможно, даже больше, чем Великая Мать.

Корда отложила работу и взглянула на Маррей.

— На сегодня довольно, — произнесла она.

От тяжести супружеского долга, который вскоре должен был свершиться, и от тоски по Рейвану у Маррей полились слёзы. Она в отчаянии упала на колени Корды. Старшая жрица обняла её и погладила по волосам.

— Я умру без него, — проревела стиснутым горлом Маррей. — Когда Вигг вернётся, я ведь не смогу быть ему женой! Корда, милая, отправь меня с миссией в Харон-Сидис! — Маррей поднялась и, поглядев в лицо старшей жрице, взмолилась: — Придумай что-нибудь! Вдруг есть способ избавить его от Причастия? Я хочу попытаться найти этот способ и знаю, что отец Сетт поможет мне!

Владычица Корда отёрла слёзы с лица Маррей и взяла её за плечи.

— Я отошлю тебя в Харон-Сидис, — произнесла она. — Ведь если жрица умрёт от любви, то Великой Матери это не понравится.

Наутро, в рассветный час Маррей выбежала из чертога к Белому саду. В её руках была сумка, и она желала наполнить её цветами перед тем, как отправиться в далёкий путь.

«Из этих цветов Сетт делает зелье Причастия, и ему поставляют их ровно столько, чтобы он не смог сделать запасы, не смог провести опыты. Мы попытаемся найти способ отлучить кзоргов от Причастия, сохранив их жизнь!» — мечтала Маррей.

Приблизившись к саду, Владычица заметила одинокую фигуру Крина. Каждое утро на рассвете он отправлялся в храм для молитвы. Маррей остановилась, она не желала встречи с ним.

Крин заметил Владычицу и робко развернулся ей навстречу, улыбнулся. Маррей выпрямилась и успокоила дыхание. Ничто в ней не должно было выдать душевного волнения и трепета перед опасным замыслом.

— Несомненна любовь Великой Матери, — поклонился Крин.

Щёки его запылали, и это не укрылось от Маррей. Мальчиком он был близок с ней, внимал ей будто старшей сестре. Но как только Маррей стала женой Вигга, Крин отдалился.

— Воистину несомненна, — холодно ответила Владычица, прижав сумку к телу и поправив плащ.

На лице Крина прочиталось беспокойство.

— Ты снова покидаешь Рону? — спросил он.

Маррей кивнула, поглядев в глаза юноши. Его взгляд был приветлив, как восходящее солнце, ласкающее листву. Его тёмные волосы блестели в первых лучах, и небольшая щетина на щеках засеребрилась.

— Ты так возмужал, — произнесла Владычица, поджав губы. — Мать очень гордится тобой.

Крин сильнее раскраснелся.

— Помолишься со мной перед отъездом? — из вежливости предложил он, указав рукой в сторону храма.

— Я молилась всю ночь, — произнесла Маррей. — Теперь мне пора.

Простившись с Крином, Владычица подошла к воротам. Стража вышла ей навстречу и преградила путь.

— Несомненна любовь Великой Матери, — поприветствовал Маррей командир.

— Воистину несомненна. Пустите! — потребовала она. — У меня веление от Владычицы Корды следовать в Харон-Сидис, я тороплюсь.

Командир кивнул двум кзоргам, и те подошли.

— Мне не нужны провожатые, — сказала Маррей.

— Царь приказал этим двоим глаз с тебя не спускать. Если ты покинешь Чертог, они поедут с тобой.

Владычица гордо выпрямилась, взгляд её метнул холодные искры. Командир сочувственно вздохнул.

— Если попытаешься сбежать к риссам, госпожа, то у кзоргов приказ остановить тебя и доставить к мужу.

— Я направляюсь в Харон-Сидис. Не угрожай мне.

Маррей прошла мимо стражей и вышла за ворота. Кзорги двинулись за ней.

***

Холодный дождь продолжал лить.

Ингрид занесла топор. Лезвие врезалось в спину Рейвана, но, вспоров кожу, костей не пробило. Осознание того, что она лишит жизни близкого человека, не позволило ей нанести смертельный удар. Топор бессильно вывалился из руки. Чёрная кзоргская кровь потекла на землю.

Рейван сотрясался от боли и холода, но не стонал, не издавал ни звука. Тело его перекосило вбок из-за рассечённых у позвоночника мышц.

— Ты всё верно сделала, Ингрид! — сказал Лютый, подняв с земли её топор. — Жёсткое решение, но достойное вождя! Добей его.

Ингрид отёрла лицо, по которому струились капли дождя, не отводя взгляда от крови, вытекающей из раны на спине брата. В ней всколыхнулся ужас от совершённого, жалость к Рейвану и страх за его жизнь. Ингрид обошла столбы и поглядела в лицо брата. Он поднял на неё блёкнущий взгляд.

— Снимите его! Я довольно его наказала, — приказала Ингрид. — Он ведь Зверь, приближённый гегемона Харон-Сидиса. Он расскажет нам о набульской армии. Лютый, займись его ранами!