Рейван пытался нащупать меч, который выронил, но пальцы не слушались. Изо всех сил он пытался удержаться, не упасть, хотя знал, что уже обречён. Дух в теле крепила только нечеловеческая ярость.

Циндер ударил ногой ему под рёбра, и Рейван повалился на спину, заглатывая морозный воздух от боли. Гегемон сильнейшим ударом пнул его в челюсть, как жалкого побеждённого пса. Крошево зубов заполнило рот и вместе с кровью вытекло на снег. Рейван думал о Дэроне, отдавшем за него жизнь, и желал перед гибелью узреть лицо своего соратника, старался повернуть голову, но тело оцепенело и больше не принадлежало ему.

Кровь стремительно утекала из него с каждым ударом сердца. Биение его становилось всё медленнее и тяжелее. Рейван вспомнил о летаргии и попытался возыметь власть над кровопотерей. Но зов Причастия вновь загудел в голове, пресекая попытки. Кровь полилась из горла. Тогда в лесу, год назад, поражённый стрелами, он был ранен довольно легко и погрузил себя в сон, чтобы предотвратить пленение. Но теперь тело не слушалось, потому что он умирал.

Тьма заволокла глаза и все звуки стихли.

Грохот разразившейся вокруг битвы на миг вернул Рейвану сознание. Вокруг мелькали мечи риссов и набулов, доносились крики, падали тела — и падал на них снег. Загорелись дома, запылал частокол. Происходящее казалось страшным сном. Он закрыл глаза и вновь провалился в щадящую темноту.

Рейван почувствовал, что замёрз. Он вновь открыл глаза. Вокруг стояли ночь и тишина. И лишь отсветы затухающего пламени плясали где-то вдали. Он удивился тому, что до сих пор жив. Попробовав пошевелиться, он ощутил пламенную боль во всём теле. Кишки выступили из живота, на голове горела огромная рана, части зубов не было. Правый глаз не видел.

Рейван был изуродован и обречён. Он был проклят богами, которые продолжали истязать его, не выпуская из телесных оков. Темнота пугала его. В ней не было ничего, кроме одиночества и скорби.

«Ингрид, девочка моя, прости, что не спас тебя, — простонал он, глядя в темноту безразличного неба. — Дэрон… Арнульф… Эрвульф… Я всех вас погубил…»

Чёрная скорбь стиснула сердце. Рейван желал скорее умереть. Безутешный, он обратился мыслями к Маррей.

«Как бы я хотел увидеть тебя! Хотел бы, чтобы ты согрела меня и успокоила».

***

Тирно отворил дверь дома, где сидела в заточении Маррей, и вошёл внутрь с лампой. Свет озарил комнату. Владычица недвижимо сидела на скамье.

Рудокоп поставил лампу рядом с ней и развязал ремень, стягивающий её холодные запястья. Не решаясь заговорить, он осмотрелся и вернул на место перевёрнутый стол. Увидев на полу брачные браслеты, Тирно поднял их и, покосившись на Маррей, сунул в сумку на поясе.

— Там много раненых, ступай помоги, — глухо приказал он.

— Сперва вы калечите друг друга, а потом бежите ко мне за помощью? — Владычица потёрла руки, продолжая сидеть на скамье.

— Многие очень плохи, — мрачно сказал Тирно.

Маррей покачала головой и поднялась.

— Веди, — произнесла она недобрым голосом.

Тирно взял лампу и, ступив на порог, обернулся.

— И… — замялся он. — Ты свободна… Эйнар убит… И Дэрон тоже.

От сказанных им слов Маррей пошатнулась на ступенях. Она упала бы, если бы Тирно не поддержал её за локоть.

Давно стемнело, снегопад усилился. Ветер стих.

Маррей вошла в большой зал и присела к одному из воинов. Он был ранен в бедро и обморожен. На его теле горели синяки и кровоподтёки. Лицо было черно. Маррей потянулась за повязкой.

Тирно с мрачным видом сел рядом. В зал вошёл ван Колбьорн и тоже сел рядом.

— Эйнар остался там. И два моих сына остались там, — взревел воин. Это был ван Лассе.

— Утром мы вернёмся и заберём их тела, — сказал ему Колбьорн.

Зал заполонили воины. Стейнвульф сел во главе стола.

— Жизнь всегда торжествует, не унывайте, риссы! — сказал он. — Мы одолели злейших врагов, ничто нам больше не угрожает. Вы, живые, вернётесь домой и дадите продолжение всем нашим мёртвым! Выпьем за детей!

Все пили, но никто не праздновал в ту ночь: скорбь сковала каждое сердце.

Тирно уснул пьяным сном, и Маррей, потирая ноющие запястья, вышла на двор. Снег продолжал устилать землю. Она вытянула руку, и пушистые снежинки легли ей на ладонь, но тут же растаяли. Владычица поглядела в ночное небо и представила, как отец и Рейван лежат, бездыханные, во тьме и одиночестве и снег покрывает их лица. Слёзы застлали ей глаза, и руки затряслись.

— Что же я, не буду с вами в последний час? — прошептала она в лицо глухой ночи. — Я приду. Ведь ты так молил меня об этом, Рейван.

Вернувшись в зал, Маррей бросила взгляд на спящего под шкурой рудокопа, взяла лампу и ушла. Стражи на воротах лишь переглянулись, когда Владычица прошла мимо них, но не остановили её.

Она не помнила, как преодолела поле в снежных вихрях. Лампа горела в её руках, и, глядя на неё, она всё шла и шла. Ноги тонули в снегу, холод пробирался под меховой плащ, но что-то едва уловимое звало её вперёд и указывало путь.

Вскоре Маррей увидела проблески пламени посреди разрушенных укреплений. Всюду стояли причудливые сугробы, и Маррей не сразу поняла, что это были присыпанные снегом тела. Трупы лежали один на другом — видимо, живые прикрывались мёртвыми. Но теперь все были мертвы. Маррей увидела набульского воина, подогнувшего под себя колени, руки его были прижаты к лицу в знаке молитвы: перед смертью он призывал Великую Мать.

Маррей шагала дальше меж застывших в неестественных позах тел и боялась увидеть Дэрона или Рейвана.

С небес сильнее повалил девственный снег и усилился ветер, пряча от глаз Владычицы следы кровавой резни.

Под накренёнными полозьями Маррей узрела воеводу. Он лежал на животе, припорошенный снегом, сокрушённый и жалкий. Трясущейся рукой Маррей очистила часть его лица и увидела поблекшие глаза и скривившийся в мучении рот. Она прикрыла ему веки и горько заплакала.

Рейван лежал рядом, за полозьями. Она узнала его по сапогам, которые успела хорошо рассмотреть накануне, когда он связывал её. Маррей побоялась взглянуть ему в залитое кровью лицо и приглядеться к ране на животе.

Сапог его двинулся, и Рейван захрипел. Маррей вскинулась и увидела, как что-то кроваво-чёрное вытекло из его рта.

— Маррей, — прохрипел он.

Неведомая сила заставила её подняться и скинуть оковы отчаяния.

— Ты живой! — воскликнула она.

Мгновение она глядела на его истерзанное тело, борясь со страхом прикоснуться к кзоргской крови, но потом ей перестало быть страшно.

«Мне без тебя не жить. Если ты умрёшь — и я умру», — сказала она себе, проведя ладонью по щеке Рейвана.

Он глядел на неё с волнением и хрипел, но выговорить что-то ещё ему не удавалось.

— Тише-тише, я теперь здесь, — произнесла Маррей, отрывая от платья лоскуты для перевязки.

Рейван застонал, когда она коснулась его головы. Перевязав рассечённый череп, Владычица склонилась над его животом с куском ткани в руках. По её лицу Рейван видел, что дело плохо. Он не рассчитывал исцелиться, но был счастлив умереть, не будучи одиноким. Сердце туго сжалось в последний раз и не сумело больше двинуться.

Маррей заметила, что Рейван перестал дышать, скользнула пальцами к его шее и, не раздумывая, упёрлась обеими руками в его грудь. Она стала давить ритмично и твёрдо, не жалея ни себя, ни его.

— Рейван! Ты говорил, я твой свет! Вернись ко мне, слышишь⁈

Маррей зажала ему нос и с силой вдохнула в рот, наполнив его грудь воздухом из своих лёгких. Она сплюнула кровь, попавшую ей на язык.

«У меня нет открытых ран, это не опасно», — успокоила она себя.

Рейван задышал.

Маррей сунула пальцы ему в рот и, нащупав осколки зубов, осторожно извлекла их, чтобы, оторвавшись от дёсен, они не попали ему в горло. Потом она наконец перевязала ему живот.