Корда опустила глаза и подошла к порогу. Рейвану вдруг стало жалко мать — такую печальную, хрупкую. Он сжал мягкую шерстяную ткань и понял: она дала ему гораздо больший дар, чем рубашка, она преподнесла ему дар жизни. Минуя все человеческие страхи, вопреки своей вере, она приходила к нему в обитель кзоргов, когда он страдал. Она утешала его, когда он мучился от Причастия.

— Останься! — выкрикнул он ей вслед. — Куда ты в ночь?

Корда обернулась.

— Я не могу остаться, — прошептала она.

Владычица скрылась в темноте прохода. Рейван стоял посреди зала, чувствуя себя беспомощным. Он хотел заплакать, но слёз не было. Страх перед грядущим заставил его оцепенеть. Он знал, что не должен ошибиться ни в едином шаге, что определил для себя. Корда права, она не должна оставаться здесь, чтобы не вызвать тревогу у Вигга. Иначе Маррей конец. И всему конец.

***

Что это был за город — он уже не помнил. Люди вокруг галдели, стучали кружками, и под мерный гул глаза Лютого блаженно слипались. От хмеля тошнило, но это было даже приятно: отвлекало от боли, терзающей сердце. Он опёрся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях, готовый провалиться в лучшие мгновения своей теперешней жизни: когда забвение мягко и сладостно похищало разум.

Чёрные тени обступили его.

— Это же Лютый! — сказал кто-то из воинов.

Галинорец разлепил глаза и увидел над собой молодых воинов, с воодушевлением глядящих на него, будто они встретили героя из легенд. Они сели рядом за стол.

— Отвалите, — проскрипел он.

— Ты ведь воевода Ингрид, что ты делаешь здесь?

Дрёма отступила, и Лютый сделался очень зол. Он оглядел мутным взором собравшихся вокруг него молодых воинов.

— Не отвалите, я вам этой рукой черепа раскрошу, — сказал он, чуть шевельнув пальцами.

Воины опасливо сдвинулись к краю стола. Лютый прислонился спиной к стене и вновь попытался задремать.

— Говорят, Эйнар-кзорг — теперь новый воевода у Ингрид. Учит воинов сражаться, но сам в строй не встаёт — покалечен в спину. Она хочет убить Вигга, чтобы дать свободу своему брату.

Разговоры о Волчице растревожили Лютого, и он не мог уже спать. Он старался позабыть о ней, заливал разум хмелем, только бы отделаться от щемящего чувства тоски и иссечь унижение, которое принял от неё.

— Если она потерпит поражение на поединке, то конец нам всем, — продолжали шептаться соседи по столу

— Что ещё за поединок? — вскинулся воевода.

Воины удивлённо повернулись к нему.

— Ингрид выходит на поединок с царём Виггом! Ты что, не слышал?

Лютый ужаснулся. Ингрид собиралась на смерть, а он, ни о чём не ведая, напивался в чужом зале; он бросил её, сдался. Выпитое разом подступило к горлу, кислая вонючая отрыжка застыла на языке.

— Где будет этот поединок? — прохрипел Лютый, ища глазами кружку, чтобы сбить вкус дерьма во рту.

— Как, «где»? На холмах близ Лединга. Царь Вигг уже перевёл войско через Хёммель-Эльву и разбил лагерь на берегу. Ингрид с воинством в Лединге. Поединок состоится через три дня!

— А вы почему не там? — рявкнул Лютый.

— Наш ван желает опоздать, — переглянулись воины.

— Кто ваш ван?

— Гутруд.

Лютый вышел на двор помочиться. От мороза голова мгновенно протрезвела. Снег искрился под луной. По небу разбегались всполохи зелёного, оранжевого, пурпурного сияния. Холод и ночь не замечали ни вздоха, ни стука сердца, ни тепла человеческой крови. Не замечали они и слёз, которые встали на глазах у Лютого.

«Мирной жизни у нас с тобой уже не будет, как бы я того не хотел! Погибнуть вперёд меня я тебе не дам. Я встану рядом и поддержу тебя!»

***

Ночь становилась бледна, растворялась на глазах, очерчивая силуэты в комнате. Стал различимым дым тлеющих углей в горящей чаше. Ингрид поняла, что вовсе не сомкнула глаз этой ночью. Сердце тяжело трепыхалось в груди от горького предвкушения битвы. Раньше она шла на войну храбро, чувствуя себя всесильной. Теперь же беременность отняла прежнюю лёгкость. Ингрид не хотела больше воевать.

Глухое шуршание кольчужных колец заставило её очнуться от мыслей. Напротив ложа стоял Рейван: облачался в броню, звенел ремнями наручей. Его лицо было спокойным, движения уверенными. Он готовился к битве, и у Ингрид не было сомнения в его силе.

В последние дни Рейван молчал больше обычного, но Ингрид видела, как в его взгляде бушевало невыговоренное отчаяние. Он отобрал самых верных воинов и восстановил обычай отца сходиться с соратниками в тренировочных схватках, давая выход своей боли. Он бился жестоко, никого не щадил, и его не щадили. Ингрид видела, что воины Нордхейма полюбили его. Прибыв же в Лединг, он ставил своих воинов в тренировочные сражения с воинами других кланов, но сам в битвах больше не участвовал.

Рейван застегнул пояс с ножнами и натянул перчатки с железными пластинами. Он предстал перед Ингрид рисским воином, словно сошедшим с гобелена: большим, свирепым, с нисходящей с головы косой.

— Просыпайся, — произнёс он.

Ингрид кивнула и выбралась из-под шкуры. Она давно не спала.

— Боишься? — спросил Рейван, подняв со скамьи кольчугу для неё.

Ингрид застегнула стёганый поддоспешник и набрала полную грудь воздуха.

— Боюсь, — судорожно выдохнула она.

В животе её раздался болезненный пинок, и Ингрид пошатнулась. Рейван придержал её, помог сесть. Она подняла на него глаза и увидела, с каким удивлением он уставился на её выступающий живот, которого прежде не замечал. Его брови нахмурились, глаза заблестели в догадке.

— Да, я беременна, — сказала Ингрид прежде, чем он успел спросить.

Она ждала упрёков и осуждения и потому напряглась всем телом и оскалилась. В другие времена её, незамужнюю, следовало бы высечь, остричь косы и отправить в святилище.

Рейван отстранился и, приложив к бороде ладонь, зашагал по комнате. Шаги его были злыми. Ингрид, не шевелясь, наблюдала за ним.

— По любви? — спросил он, наконец остановившись перед ней. — Или силой тебя взяли? — Взгляд его горел болью.

— По любви, — опустила она глаза.

Рейван присел перед ней, взяв её руки в свои.

— Береги его, — сказал он.

— Ты не злишься? — удивилась Ингрид.

Снаружи донеслись голоса, шорох стали и нетерпеливое ржание лошадей. Воины готовились к битве.

— Я счастлив, — ответил Рейван.

Ощетинившийся воинственный вид его напомнил Ингрид о том, что её брат — кзорг и обзавестись детьми не способен. Но, как любой человек, особенно в предстоянии перед смертью, он стремился продолжить свой род.

Ингрид взялась за кольчугу, продолжив облачаться. Все движения её были нерасторопными, неуклюжими. Рейван вновь принялся помогать.

— Будь осторожна, — сказал он. — Не покидай холм. Выполни всё, о чём я тебя попросил. Поняла?

Рейван положил руки на плечи Ингрид и поглядел в глаза.

Она кивнула и прижалась головой к его груди. Рейван обнял, погладил по волосам и тихонько поцеловал Ингрид в лоб. Его дыхание показалось ей скованным и тяжёлым. Мыслями он был уже не здесь. Он был весь обращён к полю боя.

Рейван протянул Ингрид шлем и взял свой. Они вышли во двор. Факелы горели на шестах в растворяющихся сумерках. Соратники, кружившие в сборах, застыли при виде Верховного вана и воеводы.

— На поле уже собирается войско, вождь, — сказал ван Лассе. На голове его блестел шлем, а с подбородка сходили три седые косы. Лассе был в Лединге главным.

— Сейчас и мы прибудем, — низким голосом произнёс Рейван.

Ночной мороз в предрассветный час стал крепче. Пальцы на ногах и руках будто поразило множеством игл. Зубы Ингрид застучали. Она подняла плечи, чтобы спрятать шею в пушистом мехе плаща, и ощутила, как тяжёл шлем на её голове.

«Я еле несу на себе эти доспехи, выстою ли я сегодня?» — терзалась она.

Рейван забрался в седло и сделал круг по двору, оглядев соратников. Он повернулся к Ингрид и задержал на ней взгляд. Ей сделалось не по себе от вида чёрных глазниц его шлема — будто не человек вовсе глядел на неё.